Дневник. Поздние записи [СИ] - Александра Гейл

— Ты как нас нашел?

— Эм… этого ты тоже слышать не захочешь, — поморщился он.

— Почему мы не уходим?

— Ну, сюда не подъехать, и я бросил машину… а она черная. И у черных машин есть недостаток в том, что они… черные. — Я вытаращилась на него, что он несет? Кажется, он волновался. Я вдруг поняла отчего. Да, случившееся потеряло остроту, но его люди пристрелили на моих глазах человека и пытались убить меня. И с тех пор мы не виделись… или даже раньше. — В общем черную машину ночью в лесу мы не найдем. Вот…

— Ааа… — растерялась я и вдруг сглотнула, так как мне в голову вдруг закралась мысль, что меня чуть не изнасиловали… снова… а с Алексом я так и не переспала. И я бы пожалела об этом… еще раз. — Ну… значит мы тут застряли до утра?

— Да, на то похоже. — Он засунул руки в карманы, и я поняла, что он тоже не представляет, что теперь делать. — Как твой живот?

— Нормально. Ты не мог бы выключить свет?

— Выключить свет?

— Ну, тут кровь, мне она не нравится, а если мне что-то не нравится, я предпочитаю делать вид, что этого нет.

— Хорошо, — кивнул он и повернулся к выключателю. Мы остались в темноте. Слышен теперь был только стрекот цикад за окном. — Уверен, сверху есть комната… Давай поднимемся и посмотрим, тебе ведь нужно поспать, чтобы выздороветь, может быть там даже две комнаты, и… я тебя поймал.

— Что? — заморгала я.

— Это я тебя поймал внизу, и ты не разбилась. Это не я стрелял. После разговора с тобой Дима поехал ко мне и стал допрашивать, что именно произошло, а потому я знаю, что ты думала. Но я не мог в тебя стрелять никоим образом, потому что я поймал тебя, когда ты упала. Может быть это был мой отец, я не знаю, там было много людей, но…

— Но ты знал, что я там.

— Я знал, что ты там.

— И ты убил его. И в меня стрелял человек с твоими глазами. Клянусь, если это был не ты, то это был он. Я видела, Алекс. У вас особенные глаза. Я бы не перепутала. Ты послал их внутрь, отдал приказ убить его, ты дал им все возможности убить меня, ты позволил им наставить на меня пистолеты, ты меня не защищал. Ты не учел, что в этом мире моей смерти хотят многие. И они ее хотят, потому что я с тобой! Не потому, что я делала что-то ужасное, а потому что я связалась с тобой!

Он молчал.

— Как ты вообще мог отправить меня на такое задание? Как ты мог…

— Замолчи. Я знаю, что тебе наплели, — он отвернулся, усмехнулся и почесал бровь. — Ты не понимаешь. Если бы я только мог предположить, что у вас с этим… этим ублюдком что-то может завязаться, я бы тебя на пушечный выстрел к нему не подпустил. Просто… — И вдруг он всплеснул руками и заорал (а я по пальцам могу пересчитать случаи, когда он повышал на меня голос). — Ты совсем ненормальная?! Он был наркоторговцем, он убивал людей самым изощренным способом! Ты не знаешь, что такое наркотики. Я тебе об этом не говорил, а видимо, зря! Эта зависимость, необходимость остается на всю жизнь, навсегда. Это замкнутый круг, это страх появляться в больнице, это вечная война, война с собой, со своим бесполезным телом, которое готово сдаться в любую минуту. Иногда я не верю, что выбрался. Достаточно трех уколов героина, чтобы твоя жизнь, личность и ценности перестали иметь значение. Весь мир существует в промежуток времени между одной дозой и другой дозой. Вот кем был Денис Ковальчук. Тем, кто спокойно относился к подобному. И дело не в тебе, не в том, что ты с ним связалась, хотя благодаря этому я отдал приказ стрелять на поражение с куда как большим удовольствием, желая проучить и тебя заодно, дело в том, что он превращал людей в животных… А такие, как он, Карина, предпочитают все только лучшее. И получать это они предпочитают легко и без усилий. А лучшее, что есть у меня, это ты. — Я вздрогнула. — Самое лучшее, самое ценное. Может быть дело в том, что мы так давно и долго знакомы, что такой тебя сделал я — вылепил под себя, — но если я не знаю никого совершеннее, закономерно, что считаю, будто и другие так посчитают. И потому я отправил к нему именно тебя. И да, он решил, что ты лучшая. Но как ты могла решить, что он лучше меня, как? — с болью спросил, наконец, Алекс. И я почувствовала, словно мне еще раз выстрелили в живот.

— Ты не понимаешь! Я бежала не с ним, а от тебя. От того, что ты мне устроил, что ты со мной сделал!

Эти слова прозвучали подобно грому.

— Мое имя на все лады склоняет пресса, а твой отец пытается меня убить, и это все при том, что мы с тобой даже не вместе. Я хотела уйти, сбежать и начать все сначала. Я бежала не с ним, я бежала ОТ ТЕБЯ!

Он вдруг в несколько шагов преодолел расстояние между нами и навис надо мной.

— Повтори. Повтори то, что ты действительно хочешь со всем покончить! Скажи это вслух, глядя мне в глаза! — рявкнул он.

— Я… я не этого хочу. Я согласна терпеть, но только если есть что-то взамен. По-настоящему изумительное, ради чего можно простить и забыть все. То изумительное, что бы не оставило мне выбора, кроме как забыть. То, от чего нельзя отказаться. Не-воз-мож-но.

И с этими словами я прильнула к его губам. Он шумно выдохнул и попытался отстраниться. Тогда я начала спешно избавляться от рубашки, накинутой поверх голого тела. Может где-то там и подразумевалось нет, но он оказался не в состоянии оторвать глаз от моих пальцев и того, что было под ними.

— Нет, так нельзя, ты зла, и после операции.

— Я не потребую у тебя проектирования шаттлов. Я не особенная Алекс, я всего лишь живая.

— Ты хотела уйти! — воскликнул он, наконец, оторвавшись от созерцания полоски кожи между полами рубашки.

— Так заставь меня остаться! — закричала я в ответ.

И он резко обхватил руками мою талию, заставляя запрокинуть голову и целуя так, что да, мне захотелось остаться, а желательно навсегда. Потом его губы опустились ниже, чертя дорожку вниз по шее, грудине, животу, до самого юга. Я вскрикнула и попыталась отстраниться, однако он просто заставил меня вышагнуть из пижамных штанов и трусиков разом. А он выпрямился и прошептал у самого моего уха:

— Если ты надеваешь мою рубашку, то кроме нее на тебе не должно быть ничего.

По коже побежали мурашки. Потому что это его слова были слишком интимны. А затем без предупреждения он подхватил меня на руки и, не переставая целовать, понес наверх. Я не помню подъема, я не помню ничего, да и что я могла запомнить, кроме него? Кроме его рук, в которых было так спокойно, кроме его губ, которые не позволяли мне ни на мгновение выплыть из сладких грез. Наверху, как и предсказывал Алекс, нашлась и спальня, и королевских размеров кровать, около которой он меня поставил на ноги… а затем начал раздеваться. Мне было немного стыдно за саму себя, но оторвать взгляд от этого зрелища я оказалась не в состоянии. От понимания честности и откровенности, до которой мы, наконец, друг с другом дошли, я вдруг осознала, что он — моя реальность, с которой приходится и придется считаться. Он не призрак, не миф. И эта любовь, несмотря на порочность, неправильность и осуждение, — то, от чего не спрятаться, не убежать. И нисколько не хочется. Я просто устала от отговорок.